ОЛЕГ РЕУТ,
Сотрудник Центра им. Никсона, Вашингтон, США (2007 г.), Петрозаводский государственный университет

Без сомнений, все участники Екатеринбургского саммита Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), направляясь в столицу Урала, в качестве одного из базовых положений для переговоров должны были принять сообщение о выходе России из переговоров по вступлению во Всемирную торговую организацию (ВТО). Конечно, относительно внезапный отказ Москвы от переговоров ради Таможенного союза (ТС) с Белоруссией и Казахстаном можно попытаться органично вписать во внешнеполитический курс нынешних российских властей. Но ситуация представляется намного серьёзней и драматичней. Ведь, что означает «загогулина» по формированию ТС в том виде, в котором сегодня «пошёл процесс»?

Во-первых, это решение в значительной степени фрагментирует и ШОС, и Содружество независимых государств (СНГ). Обособление трёх государств значительно удаляет их от, например, Украины, Грузии, Армении или Кыргызстана. Конечно, Украина (член ВТО с мая 2008 г.) и Грузия (член ВТО с июня 2000 г.) уже практически не принимают участия в построении на постсоветском пространстве чего-то общего и действительно работоспособного. Но выработанная формула одностороннего вычленения России, Белоруссии и Казахстана в отдельное самостоятельное образование бесповоротно фиксирует деконструкцию пространства СНГ.

Ключевым моментом здесь выступает невозможность применения процедуры «разных скоростей интеграции» именно на стадии таможенного союза. Современная интеграционная теория функционализма учит, что существуют пять последовательных стадий межгосударственного сближения: зона свободной торговли, таможенный союз, общий рынок, валютный союз, политический союз. Данная конструкция не является умозаключительным или сугубо лабораторным конструктом. Она испытана в условиях европейской интеграции, т.е. универсального проекта, который имеет более чем полувековую историю и продолжает эволюционно развиваться в настоящее время, активно включая в свою орбиту уже и Украину, и Белоруссию.

Москва, Минск и Астана не прошли, не преодолели этап зоны свободной торговли, результатом которого должно было бы стать формирование надгосударственных органов, если не контролирующих, то хотя бы регулирующих мобильность капиталов, товаров, услуг и людей. Фактически не была наработана практика межгосударственного сближения. Таможенное объединение – это всегда обособление, очерчивание внешних границ. Суть ТС заключается в отмене внутренних таможенных пошлин и введении единого внешнего таможенного тарифа. В стратегическом плане ТС – переходный этап от зоны свободной торговли к общему рынку. Именно поэтому ТС нельзя рассматривать как самоцель и самодостаточное образование. Проект ТС должен быть чётко и однозначно локализован во времени и изначально восприниматься как тактическое, ситуационное решение, направленное на достижение определённых интеграционных целей.

За пределами формирующегося ТС окажется Киргизия, являющаяся членом ВТО с декабря 1998 года. А если посмотреть на состав участников ШОС, то становится очевидным, что ещё и Китай, присоединившийся к ВТО в декабре 2001 года, оказывается вне «внутренних» правил игры. При этом очевидно, что ни Узбекистан, ни Таджикистан не могут и не смогут в обозримой перспективе предложить свой интеграционный проект, привлекательный для других стран региона.

Во-вторых, концепция ТС России, Белоруссии и Казахстана не подразумевает делегирования части суверенитетов на уровень, являющийся отличным от сугубо государственного. Европейская интеграция демонстрировала свою эффективность и предсказуемость, выделив в самом начале пути тезис о формировании наднациональных органов управления в качестве базового.

Получается, что Россия продолжает самопозиционироваться как держава, не желающая связывать себя никакими международными обязательствами. Отказ от вступления в ВТО выступает не только сугубо экономическим или конъюнктурно политическим решением. Это – важнейший элемент глобального политического выбора России Медведева-Путина. Содержательная сторона российской внешней политики последних лет заключалась и заключается в том, чтобы не связывать себя никакими международными «рамками» и идти наперекор Западу.

Но отсутствие обязательств в ТС, последовательно институционализируемых в наднациональных структурах, будет являться самым очевидным препятствованием в процессе функционирования планируемого объединения. Самые простые и явственные вопросы –«Как будут формироваться нормы и правила функционирования ТС, если нет единого, надгосударственного парламента?» и «Как будут разрешаться и регулироваться возникающие в ТС споры, если нет единого, надгосударственного суда?»– оказываются без каких-либо ответов.

Класс отечественных предпринимателей после мгновенного замешательства попытался выдать некую оправдательно-извинительную конструкцию: «Отложив вступление в ВТО, российские чиновники выбрали на 2010 г. новые приоритеты таможенно-тарифной политики: главная задача – защитить отечественных производителей». С позиций анализа дискурсивных практик всё выглядит условно верно. Не российская власть, а «российские чиновники». Не отказалась, а «отложили вступление». Выбрали не навсегда, а лишь «на 2010 год». Вот только ссылки на протекающий глобальный финансово-экономический кризис и риторику протекционизма абсолютно не являются корректными. Особенно для ситуации в ШОС, где во многом китайский интеграционный протопроект непосредственно соприкасается с противоречивой российской внешней политикой в отношении центральноазиатских государств.

Без сомнений, простые стратегические решения всегда оказываются иллюзорными. Ситуация глобального кризиса наглядно показывает, что регион может пойти по пути самых простых решений – локализации национальных рынков и политического отгораживания основных игроков друг от друга. Сценарий далеко не новый, зато, к сожалению, реалистичный. А ведь кризис давал шанс на дальнейшее переплетение экономик стран-членов ШОС. В значительной степени это могло бы стать основной преградой для возможных будущих политических столкновений.

Даже те страны центральноазиатского региона, которые до недавних пор чувствовали себя относительно независимо, неподконтрольно и уверенно в плане социально-экономического развития, вынуждены испытать разностороннее давление мирового экономического спада. Частные стратегии поведения каждой страны оказываются в условиях неприятного, а порой и просто жёсткого тестирования. Один из серьёзнейших текущих вопросов для стран-членов ШОС формулируется следующим образом: «Чья экономика способна взять на себя функцию по выполнению стабилизации кризисной ситуации?». Китайская, российская, американская или иная «внешняя»? – К сожалению, на Екатеринбургском саммите ШОС этот вопрос не будет артикулирован ни политиками, ни дипломатами, ни экспертами.

Сегодня важнейшей становится проблема позиционирования ШОС. Какие именно оценки глобального кризиса транслируются от имени отдельных государств и от имени всей региональной организации? Или кризис вызван только внешними причинами, или к ним необходимо дополнить просчёты во внутренней политике? – Принципиальный выбор в оценке условий выхода из кризиса будет влиять на то, в какой степени население той или иной страны, раздражённое из-за сокращения доходов и безработицы, будет готово обвинить в этом действующие власти.

Пока же получается, что Россия настолько, по мнению редакции интернет-издания «Газета.ру», «одержима манией самостоятельного глобального геополитического игрока», что «категорически не хочет подчиняться никаким правилам в любой сфере – от международной политики до международной торговли». Желание устанавливать свои квоты, регламенты и нормативы будет, однако, вступать в противоречие с повесткой дня и ШОСовской, и общемировой политики. Пекин, Вашингтон и Брюссель с Женевой (там располагается штаб-квартира ВТО) лишь время от времени будут интересоваться тем, как там Россия пытается реализовать этот «интеграционный прожект», остающийся утопическим вот уже полтора десятка лет. При этом ТС с участием Белоруссии будет однозначно восприниматься лишь как излишнее отягощение и обременение, преодолеть которое в практических категориях невозможно.

На фоне подобного неоизоляционизма и будет проходить Екатеринбургский саммит ШОС. Не стоит забывать и о российских предложениях, которые коллега Ф.Лукьянов справедливо назвал «каскадом не вполне продуманных идей последнего времени по строительству новой архитектуры европейской безопасности». Спонтанное переписывание правил игры, причём не реальное, а лишь намеренческое и/или имитационное, способно если не запутать партёров, то уж точно выглядит контрпродуктивным в ситуации посткризисного переформатирования глобального и региональных политико-экономических пространств.

Три года назад, во время председательствования России в G8, Москва демонстрировала неумеренное стремление завершить эпопею по вступлению в ВТО. Тогда, однако, как-то не срослось.

Год назад, накануне саммита «Группы восьми», Россия вдруг стала демонстрировать откровенные симпатии в отношении сторонников предложений интенсивного или экстенсивного «расширения» клуба. Тезис, заключающийся в том, что в G8+ должны быть представлены ключевые игроки, влияющие на глобальные процессы, естественным образом «упирался» в вопрос «Но как их всё-таки отобрать?». Как соединить показатель промышленной развитости (который, как его не крути, детерминирован ёмкостью странового рынка, который в свою очередь зависит от численности населения) с потребностями эффективного влияния на современные международные отношения?

Общепринято, что «Группа восьми» – неофициальный форум лидеров ведущих промышленно развитых стран. Но тогда автоматически G8 должна превратиться в G13 за счёт «расширения», предусматривающего вхождение в альянс Китая (1-ое место по списку самых населённых стран), Индии (2-ое), Бразилии (5-ое), Мексики (11-ое), ЮАР (28-ое), или даже в G14, если «добавлять» Пакистан (6-ое) в силу и ядерного статуса, и господствующей религии.

А полгода назад, накануне лондонского саммита G20, Россия как бы забыла о том, к чему призывала партнёров перед топовой встречей на Хоккайдо. Она стала довольно неожиданно (но и неуспешно) навязывать идею новой архитектуры мировой финансово-экономической системы, что, судя по всему, означало стремление придумать для себя какую-то собственную международную повестку дня.

Все перечисленные «практики» при их критическом переосмыслении могли бы стать основой для выработки действительно объединительных кооперационных моделей, в которых Россия претендовала бы на статус интеграционного центра. Ведь G6, а потом и G7, и G8 создавалась как клуб для обсуждения кризисных проблем. Но когда «на дворе» случается кризис, неформальное общение в рамках G8 целей не достигает. В мировой политике и экономике появилось много других центров силы, значит, надо приглашать и включать эти центры силы в обсуждение, иначе саммиты той же «восьмерки» окончательно превратятся в театральные посиделки, где основной новостью является регулярная ротация лидеров.

Без сомнений, расширение как, впрочем, любое «отклонение» от сложившегося состава участников G8 или G20 неизбежно приводит к усилению внутриклубных противоречий. Не случайно в последнее время постоянной критике подвергаются и ВТО, и Международный валютный фонд, и Всемирный банк. Лидеры той же G8 прекрасно понимают, что на заседаниях тринадцати или четырнадцати государств будут обсуждаться второстепенные вопросы и никаких решений, которые каким-то образом отразились бы на глобальной политике, приниматься не будет. В конечном счете, потенциально-перспективные G13 или G14, скорее всего, распадутся.

Именно этот опыт и эти выводы следовало извлечь и подробнейшим образом анализировать России при выработке политики в отношении ШОС. Пока же Москва лишь реагирует на внешний «контур» обстоятельств, демонстрирует «реакцию на объективные условия». Но политику необходимо вырабатывать, обосновывать и продвигать. Ключевым здесь моментом выступает качество отношений с ближайшими партнёрами. В ШОС для России это не только таможенносоюзный Казахстан, но и ВТО-ные Китай с Киргизией, и до сих пор не определившиеся Узбекистан с Таджикистаном.

Кстати, отмеченные «неопределившиеся» всё более тяготеют к последовательному и чётко ориентированному в своих устремлениях Китаю. Достаточно представить и сравнить, как после шестнадцатилетних переговоров по присоединению к ВТО и согласования почти 95% условий российские власти (а не «чиновники») решили поставить формальный крест на их итогах.

Для ШОС «картинка» усложняется ещё и тем, что Россия, к сожалению, демонстрирует откровенно слабую позицию в отношении соучастия центральноазиатского региона в развязывании «афганского узла». А без чёткого ответа на регионально ориентированную систему вызовов Москве не снискать долгосрочного доверия.

Только на политически детерминированных кредитах и только на обещаниях возможных будущих дивидендов консолидировать региональное влияние невозможно. Необходимо серьёзно наращивать политический потенциал. Нужны инновационные решения. В Екатеринбурге их не будет.

15 июня 2009 г.

Актуальные темы

• ТАМОЖЕННЫЙ СОЮЗ БЕЛАРУСИ, КАЗАХСТАНА И РОССИИ
• ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: ГЕОПОЛИТИКА, БЕЗОПАСНОСТЬ, ИНТЕГРАЦИЯ
• ШАНХАЙСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ СОТРУДНИЧЕСТВА - ШОС

Дайджест

Форум экспертов

Аналитика

Комментарии